Я не Байрон, я другой!

Индейцы своей боевой раскраской устрашали противника. Скажите же, с кем воюет наш слабый пол, нанося агрессивный мейкап? Я всегда задавался этим вопросом. Признаюсь, что такие женщины меня немного пугают, они производят впечатление воинственных амазонок, у которых еще и лица не видно. Я готов сделать харакири сразу и не раздумывая, лишь бы не попадаться к ним в плен. Но амазонки окружают нашего брата со всех сторон, угрожая стать ближе. Штукатурка в палец толщиной обваливается с лица, ресницы такие жирные, как будто их специально откармливают на убой, и дикие ярко-синие тени (или черные), как у продавщицы из сельпо или эмо. Я, правда, боюсь таких женщин, до сердечного приступа, удушья и заворота кишок. Но они готовы поиграть в медсестру, сделать искусственное дыхание, долго убеждать в своей искренности намерений и чувств, совершенно не понимая, что именно они стали причиной отека Квинке. И хотя я не страдаю рукоприкладством, иногда приходится отмахиваться, увертываться, прятаться от таких миледи, у которых характер под стать макияжу, с мышьяком. Я работал в своей компании восемь лет, продвинулся по карьерной лестнице до должности маленького начальника, надеясь на стабильность и неплохое жалование, иногда печатался в научных журналах, доказывая всем и себе, что не зря ем, как сейчас принято говорить, хлеб. Наш руководитель был пожилой человек, старой закваски, он не гнался за сверхприбылью и не намЁкивал делиться с ним авторством изобретений. Нам нравилась его манера управления, и хотя лужа, в которой наша компания сидела, иногда подванивала, выбраться оттуда почему-то не хотелось. Перемены постучались неожиданно, они произошли после ухода доброго начальника на заслуженный отдых. Зачем он туда отправился, до сих пор теряюсь в догадках. Должность директора заняла тетка. Когда я впервые ее увидел, то даже присел: серьезным промышленным предприятием не может руководить продавщица из соседнего овощного киоска. Но она смогла, еще как смогла! На совещании «тётя» объявила нам о том, что работать теперь придется больше и продуктивнее, потому что мы планируем выходить на мировой рынок. Торговать помидорами или огурцами где-нибудь на стокгольмском «пятачке» я вряд ли готов, а другого нам не предлагают, но продавщице-директору этого было не объяснить. Она использовала весь свой устрашающий ресурс для достижения цели. Чтобы не попадаться ей на глаза, я готов был пропадать на работе, в своем кабинете, даже сверхурочно. Мы клепали кастрюли вместо техники, и вскоре действительно вышли на мировой рынок, отправив первую партию продукции в какую-то отсталую страну. Зарплату нам выплачивали нерегулярно, но в качестве компенсации иногда выносили благодарности. Мы мирились с этим, потому что могло быть еще хуже.
Но к счастью, наша раскрашенная директриса появлялась на работе нечасто, чтобы дать нагоняй и взять деньги. Ее внешность постепенно менялась к лучшему. Вместо начеса появилась стрижка, укладка была не столь агрессивной, как раньше, то же самое могу сказать о макияже, вместо облупленных ногтей маникюр, и брови ржаного цвета — колосок к колоску, кожа — цвета персика, губки — алые, тени... я не знаю, пользовалась ли она тенями, но выглядеть стала как настоящая леди. Я перестал ее бояться, и старался как можно чаще попадаться ей на глаза в надежде обратить на себя внимание. Как и все мужчины, я падок на красоту, ради красивой женщины готов даже совершить подвиг, если это не будет угрожать моим здоровью и жизни. Я стал сочинять стихи по ночам и даже осмелился отправить несколько в стенную газету, их опубликовали, мои коллеги назвали меня Байроном, гадая, кто же стал моей музой. Но муза посещала меня все реже, как и завод. Я трясся от счастья, когда видел ее, и глотал слюнки. Ну, до чего хороша! Ловкость рук парикмахера, визажиста, массажиста, стилиста, маникюрщицы — и никакого мошенничества. Женщину стало просто не узнать! Не бывает некрасивых женщин. Осознание этого веселило меня, вселяя надежду, что мир будет спасен — Федор Михайлович Достоевский был прав, говоря о красоте. Но как ни странно, по мере того, как хорошела наша директриса, хуже обстояли дела на предприятии. Последний ее визит я запомню надолго: она пришла как модель, красивая и недоступная. Охранник не смог сличить ее лицо с фотоснимком на пропуске: два разных человека, как ни крути. Но не пусти такую — быстро загремишь под увольнение. Директриса приехала на собрание, чтобы встретиться с работниками своего предприятия. Сидя в первых рядах зала заседаний, я потел при виде этой необыкновенной женщины, которая к тому же знала, как выходить на мировой рынок. Она действительно вошла как каравелла в зал и объявила, что в связи с банкротством предприятие закрывается, о чем она очень сожалеет, но исправить ничего не может. Все-таки внешность обманчива, подумал я, но пригляделся получше и понял, что не ошибся ни тогда, ни сейчас. Боевая раскраска индейца сменилась еле заметным, качественным макияжем — краски было не меньше, чем раньше, только она была не видна невооруженному взгляду. Дерзость и агрессия миледи тоже были на первый взгляд не заметны, но они никуда не делись, они жили внутри, замазанные тональным кремиком. Директриса снова превратилась в продавщицу. Я побрел к выходу.