Эти платья не красивые! Хотя я тоже думала об тёмном платье... мне кажется я буду более выразительна так) но мужа как-то шокировать не хочется) Поэтому белое! традиция
Толпа поднялась на вершину холма, изрытую ямами, засыпанную золой, корой, ветками. Здесь уже высилась новенькая желтая часовня, а рядом темнел свежий ров, полный хвороста. Из хвороста торчали головы и стопы идолов. Толпа окружила часовню, и на пороге появился Иона. Он долго оглядывал свою паству и наконец поднял над головой серебряный крест. Гомон в толпе потихоньку угасал. -- От сего храма,-- тонко и громко закричал Иона дребезжащим голосом,-- да зачнется обитель, славнейшая в парме, реченная Иоанна Богослова именем, на сей горе да воздвигнется и сними людьми да укрепится в вере своей и славе, аминь! И странная тишина висела над холмом, над народом, пока Иона освящал часовню, и только птицы и ветер были слышны вокруг, словно вода веков уже затопила и людей, и города. А когда в часовне началась служба, зазвенели кольчуги, зашуршала одежда, скрипнула земля под русскими коленями. Вслед за русскими на колени стали опускаться и пермяки -- крещеные и язычники, князья и голь. Когда Иона вышел на крыльцо и увидел коленопреклоненную толпу, глаза его блеснули умиленным торжеством. Он снова вздернул крест и начал проповедь. Михаил перевел взгляд на ров с идолами. Во рву лежали в основном злые духи: Омоль, придумавший холод и голод, ведьма Йома, суровый лесной мужик Комполен, водяной Вакуль, пожиратель утопленников, и прочие кули-дьяволы. Среди идолов не было ни Торума, ни Ена, ни мяндашей, ни ервов, ни Перы-охотника, ни Кудым-Оша. Михаил присмотрелся и вздрогнул: среди черных чудовищ стоял, покосившись, и резной Христос, выломанный Ионой из часовни. -- Како же Володимер Креститель высек Перуна, та-ко же и я высеку идолов!-- провозгласил Иона. Он очутился у рва и звучно хлестнул плетью по идолам. Монахи со свечами и факелами шли за епископом. Пермяки замерли в благоговейном ужасе. Конечно, никто не любил ни Кайского лешего Висела, ни людоедку Таньварпекву, ни огненного ящера Гондыра -- но ведь и никто не решался бить их доселе! А плеть гуляла по деревянным глазам, ртам, рукам, туловищам. После каждых трех-пяти ударов Иона властно протягивал назад руку, и монахи совали ему факел, подожженный от церковной свечи. Иона швырял факел в ров и шагал дальше. И вдруг плеть полоснула по Христу, сломав ему ладонь у лица. Иона задержался, с остервенением лупцуя Христа, а тот, безрукий, уже не мог защититься и покорно подставлял впалые щеки. Какое-то нехорошее чувство заворочалось в душе у князя. Он прищурился. Иона орудовал его плетью, всегда висевшей на стене в горнице. "Вот и пусти в дом праведника..." -- подумал Михаил и первым, не скрываясь, поднялся с колен. Костер широко и жарко разгорался, и в пламени страшно кривлялись, корчили бесовские рожи черные идолы. Иона отступил от жара, отбросил плеть и взял в руки большую берестяную книгу. Михаил знал, что это за книга. Ее много лет стефановской азбукой писал слепец-сказитель. Он писал и сразу пел. Он пел о том, как был сотворен мир, и лебедь-Ен снес яйцо-солнце, а злой Омоль разбил его; как была создана земля, а потом начался потоп, и лишь святые горы-ялпынги спасли живущих; как бобр украл для людей у Торума огонь; как Ош отдал людям шкуру греться в страшный холод, насланный Омолем. Старик писал о Переохотнике, научившем делать металл, и Кудым-Оше, научившем сеять рожь. О жене Кудыма, зверолицей Хостэ, ставшей красавицей от любви мужа, и сыне их Руме, выпустившем солнце из пещеры Ящера. О древних народах, их городах и святилищах, о злых пришельцах -- лесных всадниках, научивших строить могильные курганы и подаривших лошадей, о войне вису и утру о булгарах, мурманах и монголах, о великих бедах и великих канах своего народа -- обо всем, о чем кто-то забыл, а кто-то и не знал. Эту книгу несколько дней назад принесли в дар Ионе. Пермяк, принесший ее, передал и слова старика: "Народы наши сошлись на одной земле и вот теперь меняются богами. Поменяемся же и мудростью, ибо жить нам вместе вечно". -- Идолам -- идолское!-- выкрикнул Иона Пустоглазый, поднимая книгу. Сил воздеть огромный фолиант над головой ему не хватило, и он от груди толкнул книгу в костер. Она упала на горящий хворост, раскинувшись, как птица, и берестяные листы, испещренные выдавленными закорючками, тотчас вспыхнули. Глаза князя сами собою обратились на старика-сказителя. Тот стоял, ничего не видя, и тихо улыбался, греясь теплом костра. Борода и волосы его шевелились на горячем ветру, алые и золотые. Бисерка, дочь старика-сказителя, стояла на коленях, вцепившись в отцовскую руку, и, расширив глаза, в ужасе кусала губы. А за спиной слепца упрямо торчал невеликий ростом охотник и резчик Ветлан. Смуглое лицо его от света костра стало бронзовым. -- А теперь -- в воду!-- провозгласил Иона.-- Пусть очистит вас река, и да примете вы святое крещение! Толпа, сбросив оцепенение, шевельнулась, распалась, и люди по тропкам потекли вниз с крутого холма к Колве. Иону свели под руки, принесли алтарь-складень. -- В воду, в воду!..-- с образом и распятием в руках кричал Иона огромной толпе, заполонившей весь пойменный луг. Пермяки заходили в воду -- кто по колени, кто по пояс,-- умывались и выходили обратно. Монахи, как милостыню, швыряли в толпу горсти кипарисовых крестиков. Иона все что-то кричал. Люди ползали в пожухлой прибрежной траве, собирая крестики, кто-то уже выпрашивал их у монахов с кошелем в руках, кто-то подносил Ионе орущего младенца, ссорился с соседом, торговался из-за находки, обменивая повыгоднее. Гомон огласил берег.
Михаил, Тиче, Исур, Полюд, Калина и Бурмот стояли рядом с епископом. Нянька Табарга, запыхавшись, подбежала к ним с княжонком Матвейкой на руках. Княжонок плакал. Тиче взяла его к себе, расстегнула платье и дала грудь. Два мужика, шепотом костеря и князя, и епископа, волокли лохань, расплескав чуть не всю теплую воду. Иона сам взял Матвейку на руки, освободил от пеленок и, улыбаясь, с молитвой окунул, обнес вокруг алтаря, перекрестил и достал серебряный нательный крестик. -- Нарекаю младенца именем Матвей,-- отдавая мокрого и визжащего ребенка няньке, торжественно произнес он.-- Да будет верным он рабом божиим, и осенит жизнь его божья благодать, аминь! -- Благодарим, отче,-- за всех ответил князь, кланяясь епископу. -- Ну а ты, дочь моя, что же медлишь святое благословение принять?-- ласково обратился Иона к Тичерть.-- Я уже и имечко тебе православное подобрал, чудесное имя -- Анастасия. Михаил и Анастасия, князь и княгиня Великопермские! Михаил ошарашенно уставился на Иону. Он ведь даже не думал, что и Тиче тоже надо креститься! Тиче? Нет, это в голове не укладывалось... Спиной он почувствовал, как напряглись сзади Калина, Полюд, Бурмот. Но Тиче осталась безмятежна. Глядя своими черными, нечеловечьими глазами в пустые глаза епископа, она улыбнулась и ответила: -- Спасибо тебе, старый шаман, но мне не нужна ваша вера. Мои боги хорошо заботятся обо мне. Иону словно окатили ледяной водой. Он отшатнулся, и пустые глаза его на миг совсем прояснились. -- Грешно так говорить, а упорствовать вдвое грешнее!-- изумленно произнес он.-- Или ты хочешь своих лесных чудовищ на Христа променять? -- Я ничего не меняю, старый шаман. -- Смирись, девонька...-- тихо сказал за ее спиной Калина. -- В третий раз спрашиваю, примешь ли крещение?-- распалялся Иона. -- Не приму, шаман. Не твой кудесник в меня душу вдохнул, не ему мной и править. -- Бесы, бесы!-- закричал Иона, отступая на шаг.-- Воистину, имя тебе, девка,-- Чертовка, как в народе называют!.. Раскайся! Оковы беды стиснули сердце князя. -- Повели же ей, муж!-- крикнул Иона. -- Тиче...-- без голоса сказал Михаил, глядя на жену. Тиче и не повернулась к нему, весело и беззаботно всматриваясь в лицо епископа. -- Коли не крещеная, так и не жена тогда!-- выкрикнул Иона, уставляя в нее палец.-- А коли не жена, то и выблядок твой не князь! Тиче, не отвечая, развернулась и шагнула прочь. -- Стой!-- завизжал Иона.-- Братья, держи дьяволицу! Коли сама не хочет, силком заставлю, у всех на глазах нагую в воду загоню!.. Люди вокруг останавливались, оборачивались. Михаил не мог сдвинуться с места, одервенев от страха за Тиче. Черные монахи вдруг оказались со всех сторон, и князь поразился, как их на самом деле много. Полюд сделал движение загородить Тиче, но палец Ионы уткнулся в него: -- Прокляну! Полюд застрял на полушаге. Лицо его было в поту. Рослый Дионисий схватил Тиче за плечо. Тиче вдруг изогнулась, подныривая под его руку, и мгновенно очутилась уже перед Ионой. -- Нагую, говоришь?-- смеясь, переспросила она.-- В воду? Она глянула Ионе в глаза своими колдовскими глазами, и епископ словно остолбенел, разинув рот и задыхаясь. Узкое длинное платье змеей скользнуло с плеч Тиче на землю, и Тиче осталась обнаженной, только между высоких, враскос торчащих грудей зеленела на шнурке древняя тамга князя Танега. Тиче звонко захохотала, сорвалась с места и вихрем понеслась между людей к Колве.
Входи,-- сказал пам остановившемуся у калитки князю. Пам знал, что про него говорят, будто он видит людей насквозь. Это было правдой. Пам видел души человека -- две, три, пять, у кого сколько есть. Душа-ворон живет с предками. Душа-филин -- с духами. Душа-сокол -- с богами. Душа-лебедь -- там, выше богов, где движутся судьбы. А последняя душа, живущая с людьми, у всех разная -- у кого утка, у кого воробей, у кого ястреб. В хакане Асыке пам не увидел ни одной души. Он был глух и целен, как камень.
после массажа, даже синяк большой есть...
аааааааааа
Я как всегда ни в теме>:-(
Хотя я тоже думала об тёмном платье... мне кажется я буду более выразительна так)
но мужа как-то шокировать не хочется)
Поэтому белое! традиция
Толпа поднялась на вершину холма, изрытую ямами, засыпанную золой,
корой, ветками. Здесь уже высилась новенькая желтая часовня, а рядом темнел
свежий ров, полный хвороста. Из хвороста торчали головы и стопы идолов.
Толпа окружила часовню, и на пороге появился Иона. Он долго оглядывал свою
паству и наконец поднял над головой серебряный крест. Гомон в толпе
потихоньку угасал.
-- От сего храма,-- тонко и громко закричал Иона дребезжащим голосом,--
да зачнется обитель, славнейшая в парме, реченная Иоанна Богослова именем,
на сей горе да воздвигнется и сними людьми да укрепится в вере своей и
славе, аминь!
И странная тишина висела над холмом, над народом, пока Иона освящал
часовню, и только птицы и ветер были слышны вокруг, словно вода веков уже
затопила и людей, и города. А когда в часовне началась служба, зазвенели
кольчуги, зашуршала одежда, скрипнула земля под русскими коленями. Вслед за
русскими на колени стали опускаться и пермяки -- крещеные и язычники, князья
и голь. Когда Иона вышел на крыльцо и увидел коленопреклоненную толпу, глаза
его блеснули умиленным торжеством. Он снова вздернул крест и начал
проповедь.
Михаил перевел взгляд на ров с идолами. Во рву лежали в основном злые
духи: Омоль, придумавший холод и голод, ведьма Йома, суровый лесной мужик
Комполен, водяной Вакуль, пожиратель утопленников, и прочие кули-дьяволы.
Среди идолов не было ни Торума, ни Ена, ни мяндашей, ни ервов, ни
Перы-охотника, ни Кудым-Оша. Михаил присмотрелся и вздрогнул: среди черных
чудовищ стоял, покосившись, и резной Христос, выломанный Ионой из часовни.
-- Како же Володимер Креститель высек Перуна, та-ко же и я высеку
идолов!-- провозгласил Иона.
Он очутился у рва и звучно хлестнул плетью по идолам. Монахи со свечами
и факелами шли за епископом. Пермяки замерли в благоговейном ужасе. Конечно,
никто не любил ни Кайского лешего Висела, ни людоедку Таньварпекву, ни
огненного ящера Гондыра -- но ведь и никто не решался бить их доселе! А
плеть гуляла по деревянным глазам, ртам, рукам, туловищам. После каждых
трех-пяти ударов Иона властно протягивал назад руку, и монахи совали ему
факел, подожженный от церковной свечи. Иона швырял факел в ров и шагал
дальше.
И вдруг плеть полоснула по Христу, сломав ему ладонь у лица. Иона
задержался, с остервенением лупцуя Христа, а тот, безрукий, уже не мог
защититься и покорно подставлял впалые щеки. Какое-то нехорошее чувство
заворочалось в душе у князя. Он прищурился. Иона орудовал его плетью, всегда
висевшей на стене в горнице. "Вот и пусти в дом праведника..." -- подумал
Михаил и первым, не скрываясь, поднялся с колен.
Костер широко и жарко разгорался, и в пламени страшно кривлялись,
корчили бесовские рожи черные идолы. Иона отступил от жара, отбросил плеть и
взял в руки большую берестяную книгу.
Михаил знал, что это за книга. Ее много лет стефановской азбукой писал
слепец-сказитель. Он писал и сразу пел. Он пел о том, как был сотворен мир,
и лебедь-Ен снес яйцо-солнце, а злой Омоль разбил его; как была создана
земля, а потом начался потоп, и лишь святые горы-ялпынги спасли живущих; как
бобр украл для людей у Торума огонь; как Ош отдал людям шкуру греться в
страшный холод, насланный Омолем. Старик писал о Переохотнике, научившем
делать металл, и Кудым-Оше, научившем сеять рожь. О жене Кудыма, зверолицей
Хостэ, ставшей красавицей от любви мужа, и сыне их Руме, выпустившем солнце
из пещеры Ящера. О древних народах, их городах и святилищах, о злых
пришельцах -- лесных всадниках, научивших строить могильные курганы и
подаривших лошадей, о войне вису и утру о булгарах, мурманах и монголах, о
великих бедах и великих канах своего народа -- обо всем, о чем кто-то забыл,
а кто-то и не знал.
Эту книгу несколько дней назад принесли в дар Ионе. Пермяк, принесший
ее, передал и слова старика: "Народы наши сошлись на одной земле и вот
теперь меняются богами. Поменяемся же и мудростью, ибо жить нам вместе
вечно".
-- Идолам -- идолское!-- выкрикнул Иона Пустоглазый, поднимая книгу.
Сил воздеть огромный фолиант над головой ему не хватило, и он от груди
толкнул книгу в костер. Она упала на горящий хворост, раскинувшись, как
птица, и берестяные листы, испещренные выдавленными закорючками, тотчас
вспыхнули.
Глаза князя сами собою обратились на старика-сказителя. Тот стоял,
ничего не видя, и тихо улыбался, греясь теплом костра. Борода и волосы его
шевелились на горячем ветру, алые и золотые. Бисерка, дочь
старика-сказителя, стояла на коленях, вцепившись в отцовскую руку, и,
расширив глаза, в ужасе кусала губы. А за спиной слепца упрямо торчал
невеликий ростом охотник и резчик Ветлан. Смуглое лицо его от света костра
стало бронзовым.
-- А теперь -- в воду!-- провозгласил Иона.-- Пусть очистит вас река, и
да примете вы святое крещение!
Толпа, сбросив оцепенение, шевельнулась, распалась, и люди по тропкам
потекли вниз с крутого холма к Колве.
Иону свели под руки, принесли алтарь-складень.
-- В воду, в воду!..-- с образом и распятием в руках кричал Иона
огромной толпе, заполонившей весь пойменный луг.
Пермяки заходили в воду -- кто по колени, кто по пояс,-- умывались и
выходили обратно. Монахи, как милостыню, швыряли в толпу горсти кипарисовых
крестиков. Иона все что-то кричал. Люди ползали в пожухлой прибрежной траве,
собирая крестики, кто-то уже выпрашивал их у монахов с кошелем в руках,
кто-то подносил Ионе орущего младенца, ссорился с соседом, торговался из-за
находки, обменивая повыгоднее. Гомон огласил берег.
Михаил, Тиче, Исур, Полюд, Калина и Бурмот стояли рядом с епископом.
Нянька Табарга, запыхавшись, подбежала к ним с княжонком Матвейкой на руках.
Княжонок плакал. Тиче взяла его к себе, расстегнула платье и дала грудь. Два
мужика, шепотом костеря и князя, и епископа, волокли лохань, расплескав чуть
не всю теплую воду.
Иона сам взял Матвейку на руки, освободил от пеленок и, улыбаясь, с
молитвой окунул, обнес вокруг алтаря, перекрестил и достал серебряный
нательный крестик.
-- Нарекаю младенца именем Матвей,-- отдавая мокрого и визжащего
ребенка няньке, торжественно произнес он.-- Да будет верным он рабом божиим,
и осенит жизнь его божья благодать, аминь!
-- Благодарим, отче,-- за всех ответил князь, кланяясь епископу.
-- Ну а ты, дочь моя, что же медлишь святое благословение принять?--
ласково обратился Иона к Тичерть.-- Я уже и имечко тебе православное
подобрал, чудесное имя -- Анастасия. Михаил и Анастасия, князь и княгиня
Великопермские!
Михаил ошарашенно уставился на Иону. Он ведь даже не думал, что и Тиче
тоже надо креститься! Тиче? Нет, это в голове не укладывалось... Спиной он
почувствовал, как напряглись сзади Калина, Полюд, Бурмот. Но Тиче осталась
безмятежна. Глядя своими черными, нечеловечьими глазами в пустые глаза
епископа, она улыбнулась и ответила:
-- Спасибо тебе, старый шаман, но мне не нужна ваша вера. Мои боги
хорошо заботятся обо мне.
Иону словно окатили ледяной водой. Он отшатнулся, и пустые глаза его на
миг совсем прояснились.
-- Грешно так говорить, а упорствовать вдвое грешнее!-- изумленно
произнес он.-- Или ты хочешь своих лесных чудовищ на Христа променять?
-- Я ничего не меняю, старый шаман.
-- Смирись, девонька...-- тихо сказал за ее спиной Калина.
-- В третий раз спрашиваю, примешь ли крещение?-- распалялся Иона.
-- Не приму, шаман. Не твой кудесник в меня душу вдохнул, не ему мной и
править.
-- Бесы, бесы!-- закричал Иона, отступая на шаг.-- Воистину, имя тебе,
девка,-- Чертовка, как в народе называют!.. Раскайся!
Оковы беды стиснули сердце князя.
-- Повели же ей, муж!-- крикнул Иона.
-- Тиче...-- без голоса сказал Михаил, глядя на жену.
Тиче и не повернулась к нему, весело и беззаботно всматриваясь в лицо
епископа.
-- Коли не крещеная, так и не жена тогда!-- выкрикнул Иона, уставляя в
нее палец.-- А коли не жена, то и выблядок твой не князь!
Тиче, не отвечая, развернулась и шагнула прочь.
-- Стой!-- завизжал Иона.-- Братья, держи дьяволицу! Коли сама не
хочет, силком заставлю, у всех на глазах нагую в воду загоню!..
Люди вокруг останавливались, оборачивались. Михаил не мог сдвинуться с
места, одервенев от страха за Тиче. Черные монахи вдруг оказались со всех
сторон, и князь поразился, как их на самом деле много. Полюд сделал движение
загородить Тиче, но палец Ионы уткнулся в него:
-- Прокляну!
Полюд застрял на полушаге. Лицо его было в поту. Рослый Дионисий
схватил Тиче за плечо.
Тиче вдруг изогнулась, подныривая под его руку, и мгновенно очутилась
уже перед Ионой.
-- Нагую, говоришь?-- смеясь, переспросила она.-- В воду?
Она глянула Ионе в глаза своими колдовскими глазами, и епископ словно
остолбенел, разинув рот и задыхаясь. Узкое длинное платье змеей скользнуло с
плеч Тиче на землю, и Тиче осталась обнаженной, только между высоких,
враскос торчащих грудей зеленела на шнурке древняя тамга князя Танега.
Тиче звонко захохотала, сорвалась с места и вихрем понеслась между
людей к Колве.
Входи,-- сказал пам остановившемуся у калитки князю.
Пам знал, что про него говорят, будто он видит людей насквозь. Это было
правдой. Пам видел души человека -- две, три, пять, у кого сколько есть.
Душа-ворон живет с предками. Душа-филин -- с духами. Душа-сокол -- с богами.
Душа-лебедь -- там, выше богов, где движутся судьбы. А последняя душа,
живущая с людьми, у всех разная -- у кого утка, у кого воробей, у кого
ястреб. В хакане Асыке пам не увидел ни одной души. Он был глух и целен, как
камень.
Я чувсвую это Он... но он пока об этом не знает... :))
Ещё и с мужем ^_^ Поздравляю! :-*
Спасибо @~~'~~
Меня это беспокоит...
Я сегодня ходила на массаж, теперь гемотома на попе)))